Неточные совпадения
Гокейнс тихо-тихо, почти шепотом, и скоро начал
говорить, также нагнувшись к
переводчику, и все другие
переводчики и другой гокейнс и часть свиты тоже наклонились и слушали.
Сначала вошли на палубу
переводчики. «Оппер-баниосы», —
говорили они почтительным шепотом, указывая на лодки, а сами стали в ряд. Вскоре показались и вошли на трап, потом на палубу двое японцев, поблагообразнее и понаряднее прочих.
Переводчики встретили их, положив руки на колени и поклонившись почти до земли. За ними вошло человек двадцать свиты.
Я слышу слово «misverstand» [недоразумение — голл.] от
переводчика и подхожу узнать, что такое: он
говорит, что на их батареях люди не предупреждены о салюте, и оттого выйдет недоразумение: станут, пожалуй, палить и они.
Он не прочь и покутить: часто просил шампанского и один раз, при Накамуре, так напился с четырех бокалов, что вздумал было рассуждать сам, не переводить того, что ему
говорили; но ему сказали, что возьмут другого
переводчика.
Кто-то из
переводчиков проговорился нам, что, в приезд Резанова, в их верховном совете только двое, из семи или осьми членов, подали голос в пользу сношений с европейцами, а теперь только два голоса
говорят против этого.
Так, их
переводчик Садагора — который страх как походил на пожилую девушку с своей седой косой, недоставало только очков и чулка в руках, — молчал, когда
говорил Льода, а когда Льоды не было,
говорил Садагора, а молчал Нарабайоси и т. д.
12-го апреля, кучами возят провизию. Сегодня пригласили Ойе-Саброски и
переводчиков обедать, но они вместо двух часов приехали в пять. Я не видал их;
говорят, ели много. Ойе ел мясо в первый раз в жизни и в первый же раз, видя горчицу, вдруг, прежде нежели могли предупредить его, съел ее целую ложку: у него покраснел лоб и выступили слезы. Губернатору послали четырнадцать аршин сукна, медный самовар и бочонок солонины, вместо его подарка. Послезавтра хотят сниматься с якоря, идти к берегам Сибири.
Нам хотелось
поговорить, но
переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Серж сказал, что очень рад вчерашнему случаю и проч., что у его жены есть племянница и проч., что его жена не
говорит по — русски и потому он
переводчик.
И когда, сообразивши все приметы в театре, решили, что, должно быть, мать этой девушки не
говорит по — французски, Жюли взяла с собою Сержа
переводчиком.
Для сего велел он позвать к себе Машу (Кирила Петрович по-французски не
говорил, и она служила ему
переводчиком).
Переводчик, следуя автору,
говоря о любви, назвал ее лукавым богом.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин,
говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний
переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
В один день, после того как Падди долго
говорил что-то Дыме, указывая глазами на Матвея, они оба ушли куда-то, вероятно, к еврею-лавочнику, который в трудных случаях служил им
переводчиком.
— Он
говорит, что да, — отвечал
переводчик.
Глаза этих двух людей, встретившись,
говорили друг другу многое, невыразимое словами, и уж совсем не то, что
говорил переводчик.
Он
говорил, как передал
переводчик, что и прежде, когда он управлял Аварией, в 39-м году, он верно служил русским и никогда не изменил бы им, если бы не враг его, Ахмет-Хан, который хотел погубить его и оклеветал перед генералом Клюгенау.
Хаджи-Мурат сидел на кресле, держа на колене Бульку, пасынка Воронцова, и, склонив голову, внимательно слушал то, что ему
говорил переводчик, передавая слова смеющейся Марьи Васильевны.
— Он
говорит, что такой у нас закон, — передал
переводчик слова Хаджи-Мурата. — Арслан должен отомстить ему за кровь. Вот он и хотел убить.
— Скажи ему, — сказал Воронцов
переводчику (он
говорил «ты» молодым офицерам), — что наш государь так же милостив, как и могуществен, и, вероятно, по моей просьбе простит его и примет в свою службу. Передал? — спросил он, глядя на Хаджи-Мурата. — До тех же пор, пока получу милостивое решение моего повелителя, скажи ему, что я беру на себя принять его и сделать ему пребывание у нас приятным.
Но форменность скоро перешла в простые отношения; и сотник, который был такой же ловкий казак, как и другие, стал бойко
говорить по-татарски с
переводчиком.
В
переводчике же путешественник не нуждался, потому что очень хорошо
говорил по-русски, как узнали после.
И он со всеми, со всеми умел заговорить — с нами по-французски, а раскольнику через
переводчика напомнил что-то такое, будто они государю
говорили, что «в его новизнах есть старизна», или «старина».
— Ничего, — ответил мой
переводчик. — Конфузил больно… Ты,
говорит, якутской вера…
Всё смолкло. Генерал подозвал
переводчика. Татарин в белой черкеске подъехал к нему и о чем-то шопотом и с жестами довольно долго
говорил с ним.
Вскочил Абдул, начал руками махать, что-то
говорит Жилину, — всё думает, что он поймет. Перевел
переводчик,
говорит: «Сколько же ты дашь?»
— Погоди еще, —
говорит Жилин
переводчику, — скажи ты ему, чтоб он нас кормил хорошо, одел-обул, как следует, чтоб держал вместе, — нам веселей будет, и чтобы колодку снял. — Сам смотрит на хозяина и смеется. Смеется и хозяин. Выслушал и
говорит...
Замолчали они;
переводчик и
говорит...
Поговорили татары,
переводчик и
говорит...
Поплыли казаки дальше. Выплыли в широкую, быструю реку Иртыш. По Иртышу-реке проплыли день, подплыли к городку хорошему и остановились. Пошли казаки в городок. Только стали подходить, начали в них татары стрелы пускать и поранили трех казаков. Послал Ермак
переводчика сказать татарам, чтобы сдали город, а то всех перебьют.
Переводчик пошел, вернулся и
говорит: «Тут живет Кучумов слуга Атик Мурза Качара. У него силы много, и он
говорит, что не сдаст городка».
Послали они
переводчика к татарам узнать, что за люди. Приходит назад
переводчик,
говорит: «Это войско Кучумово собралось. А начальником над войском сам зять Кучумов — Маметкул. Он меня призывал и велел вам сказать, чтобы вы назад шли, а то он вас перебьет».
Стал Ермак через
переводчиков спрашивать татар: какие они люди и под чьей рукой живут? Татары
говорят, что они Сибирского царства и царь их Кучум.
«Ну как я с ним буду разговаривать? — подумал он. — Хорошо бы сейчас за
переводчиком послать, да дело щекотливое, нельзя
говорить при свидетелях.
Переводчик разболтает потом по всему городу».
Начальник обоза, флегматический капитан с рыжими, отвисшими усами, был здесь. Он с равнодушным любопытством следил за стариком, на вопросы
переводчика удивленно пожимал плечами и
говорил, что каоляна никто не брал.
Китайцы загалдели, стали через нашего проводника-переводчика высчитывать, сколько у них солдаты пожгли дров и каолиновой соломы, сколько взяли для лошадей чумизы. Наш хозяин ничего не
говорил. Он только держал в руках пятирублевку и грустно, как будто стыдясь за Давыдова, смотрел на него.
Переводчик усмехнулся и, обратясь к боярам, сделал движение рукой, как бы хотел сказать: вот видите, я вам
говорил.
— Ты забыл, — перебил, смеясь, Ян, — ведь
переводчику надо разуметь и по-таковски, по-каковски
говорит тот, для кого переводишь… Понимаешь?
Недаром проезжал он через Нейгаузен двадцать пятого марта 1697 года; недаром изволил гневаться, что ему дали худой форшпанн, что его неловко встретили господа высокоименитые: майор Казимир Глазенап, капитан Дорнфельд и еще какой-то дворянин безыменный, назначенный в
переводчики к его величеству; а
переводчик этот
говорил по-русски, как я по-китайски (пастор осклабил свои румяные губки и поправил на себе парик).
Не чувствуя ног под собою, весь погруженный в грустном раздумье, шел Антон домой; навстречу ему, пыхтя, багровый от жары и сильного движения,
переводчик Варфоломей. Неизбежный стал поперек дороги его, униженно кланяясь, кивая головой и ногой, опахивая себя шапкою: он хотел
говорить и от усталости не мог. Молодой человек учтиво просил дать ему дорогу.
Переводчик начал читать письмо, прочел раз, другой, оборачивает его, вертит перед глазами, но не
говорит ни слова.
— Видит господь, —
говорил всесветный
переводчик или переводитель вестей, — только из горячей любви, из глубоковысочайшей преданности передаю вам великую тайну. Умоляю о скрытности. Если узнают посол цесарский и Мамон, ходя, ощупывай то и дело голову.
Переводчик начал
говорить, задыхаясь от усталости, но сохраняя все свое ужасное величие...
Зовут
переводчика,
переводчик к несчастью китайца сам манза. Спрашивает. Результат тот же.
Переводчик начинает усовещевать,
говоря, что он такой же манза, следовательно не понять его невозможно. И это не помогает. Подходит другой китаец,
переводчик к нему, но первый китаец уже кричит...
Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника,]
говорит Тьер.
— Шапку-то сними… шапку-то, — заговорили в толпе, обращаясь друг к другу.
Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора
переводчика за русскую речь, не понимал, что̀ ему
говорили и прятался за других.